21 сентября 1993 года вышел третий и, как оказалось последний альбом группы Nirvana «In Utero». Публикуем перевод статьи, посвященной созданию пластинки, написанной автором американского журнала Rolling Stone Дэвидом Фрике, в 1993 году взявшего после выхода диска одно из последних интервью у Курта Кобейна и расспросившего уже в 2013 году, к 20-летней годовщине альбома Дэйва Грола, Криста Новоселича и продюсера Стива Альбини о том, что происходило во время записи, до нее и после, вплоть до трагической гибели Кобейна.
«Я вижу живо, как сижу за барабанами, справа от меня Крист, слева Курт, — говорит Дэйв Грол, его глаза блестят, а голос звенит. — Там был пульт, — он показывает прямо, — и у Альбини были безумные микрофоны, прикрепленные к полу, для моих барабанов. Я отсчитываю перед песней». Грол сидит в верхней гостиной в 606, его репетиционной базе и студии звукозаписи в долине Сан-Фернандо в Лос-Анджелесе, где он сейчас работает над новой музыкой с Foo Fighters — группой, где играет последние двадцать лет. Но Грол описывает сцену из жизни другой своей команды, Nirvana. Он говорит о дне в середине февраля 1993 года, когда он, басист Крист Новоселич и вокалист и гитарист Курт Кобейн начали записывать свой третий и последний студийный альбом «In Utero» с продюсером Стивом Альбини в студии Pachyderm в лесу к югу от Миннеаполиса.
Nirvana собирались записать музыку, которую, как они считали, они должны были записать после мультиплатинового успеха их второго альбома «Nevermind» 1991 года; это должно было быть что-то быстрое, диссонирующее и экспериментальное. Тремя годами раньше Nirvana были разъезжавшими в минивэне воинами кипящего постпанкового сиэтлского андерграунда. Теперь их фронтмен и сонграйтер Курт Кобейн стал самым необычным супергероем рока: он страдал от всеобщего внимания, презирал гнет популярности , но при этом был готов взаимодействовать с большой аудиторией, коли она у него появилась.
Кобейн всегда хотел записать альбом с Альбини. «Мы сидели в вагончике, еще до «Nevermind», и слушали «Suffer Rosa» Pixies, — рассказывает Грол. — Курт сделал заявление. Он прям поднял палец вверх: «Вот что нам надо». После «Nevermind» мы могли делать что угодно. Курт хотел сделать запись, как у Pixies».
Первая песня, которую Nirvana записали с Альбини, звучала абсолютно непохоже на залакированные в студии хиты с «Nevermind»: «Smells Like Teen Spirit» и «Come as You Are». «Scentless Apprentice» был стремительным, сырым сумасшествием, связкой скребущего дисторшена и заикающегося ритма, которую Nirvana опробовали незадолго до того на двух стадионных концертах в Бразилии. В Pachyderm группе понадобилось сыграть ее всего один раз. «После первой попытки никто не сказал: «Давайте попробуем снова», — вспоминает Грол. — Потому что это, — он щелкает пальцами для эмфазы — была та самая попытка».
Все остальное — включая панк-рок-торпеды «Milk It» и «Very Ape», мягко-громкие качели «Heart-Shaped Box», выженную R.E.M. — подобную драму «Pennyroyal Tea» и спартанскую, мычащую балладу «Dumb» — было записано так же быстро. Главные треки «In Utero» писались вживую — по три-четыре песни в день, — и Кобейн спел большую часть своих партий за одну семичасовую сессию. «На коленях у него была акустическая гитара с порванными нейлоновыми струнами, — говорит Альбини. — Когда в музыке паузы, можно слышать, как он на ней играет».
«Чистое и первобытное — это как раз про то, что мы делали, — гордо говорит Новоселич. — Это было несложно». Nirvana потратили два месяца с продюсером Бутчем Вигом на запись «Nevermind», своего первого альбома, вышедшего на мейджор-лейбле. С Альбини группа записала шестнадцать песен, включая четыре, выпущенные потом как би-сайды и попавшие в сборники, за одиннадцать дней.
Грол заявляет, что «In Utero» — переизданный 24 сентября прошлого года в делюксовой версии, включающей редкие демо и живые записи, — был попыткой «вернуть связь с той группой, которой мы были, но которую у нас отняли» последствия мейнстримового успеха «Nevermind». «Но только когда я пришел домой с пленкой, я заметил лирический тон записи», — говорит он. Грол поставил ее нескольким старым друзьям, участникам вашингстонской группы Fugazi, которые гостили у него в Сиэтле. После «Scentless Apprentice» их вокалист Иэн Маккей повернулся к Гролу. «Иэн сказал: «Подожди, он действительно спел: «You can’t fire me because I quit»? Черт, это просто кошмар».
«Это было трудно понять, потому что у Курта было злое чувство юмора, — говорит Грол. — Мы трое смеялись над самыми странными вещами». Он останавливается и вздыхает. «Я не думал о том, как это выглядит со стороны».
Сейчас невозможно не обратить внимание на отсылки к старению, горечи, поражению и уходу, которые Кобейн расставлял, как мины, в песнях вроде «Very Ape» (If you ever need anything please don’t hesitate / to ask someone else first — «Если тебе что-то когда-нибудь понадобится / Сначала попроси об этом кого-нибудь другого»), «Pennyroyal Tea» (I’m so tired I can’t sleep —«Я так устал, я не могу уснуть») и в заключительном гимне «All Apologies» (Everything’s my fault /I take all the blame —«Все — моя ошибка / Я беру вину на себя»). Во время записи альбома, 20 февраля, Кобейну исполнилось двадцать шесть. Он был женат на вокалистке Hole Кортни Лав и недавно стал отцом: их дочь, Фрэнсис, родилась в августе 1992 года. Кобейн боролся с героиновой зависимостью и не мог найти успокоения или удовольствия в своем успехе. Первый трек «In Utero» «Serve The Servants» начинался с известного заявления: «Teenage angst has paid off well / Now I’m bored and old» («Подростковые страхи хорошо окупились / Теперь мне скучно, и я стар»). Один из ауттейков, выпущенных на сборнике, назывался просто «I Hate Myself And Want To Die». Кобейн потом говорил, что «это была просто шутка».
DGC/Geften Records выпустили «In Utero» 21 сентября 1993 года, через семь месяцев после того, как он был записан, отчасти из-за сомнений Кобейна в излишней жесткости альбома. Для двух песен, «Heart-Shaped Box» и «All Apologies», новые миксы сделал продюсер R.E.M. Скот Литт. Кобейн считал, что «In Utero» — лучшая работа его группы. «Это правда странно, насчет альбома, — он сказал мне после релиза, в конце октября, в своем последнем длинном интервью. — Я никогда в своей жизни не был более запутан, но в то же время я никогда не был более доволен результатом своей работы». Через шесть месяцев, 5 апреля 1994 года, Кобейна нашли мертвым в его доме в Сиэтле. Он застрелился из дробовика. Ему было двадцать семь.
«В «In Utero» есть места, которые похлеще любого сегодняшнего дэтметала, хардкорного панка или тяжелого рока, — сказал Новоселич во время длинного, откровенного интервью, состоявшегося в библиотеке в Лонгвью, штат Вашингтон, в часе езды от его дома на тихоокеанском побережье. — Это отражение художественного восприятия Курта, странного и увлекательного». Теперь Новоселичу сорок восемь, у него борода с проседью, он активно участвует в политической жизни штата Вашингтон, получает по Сети высшее образование в сфере социальных наук и все еще играет на басу и аккордеоне. Он и Грол по-прежнему близкие друзья. Новоселич появлялся на последнем альбоме Foo Fighters, и они оба записали вместе с Полом Маккартни музыку для документального фильма Дэйва «Sound City». В июле Новоселич и Грол играли вместе с Маккартни на сцене в Сиэтле, устроив джем на тему песен The Beatles. Новоселич признает, что «музыка уже никогда не была такой для меня после Nirvana». Крист с Куртом познакомились подростками в Абердине, штат Вашингтон; они организовали Nirvana в 1987 году и выпустили свой дебютный альбом «Bleach» двумя годами позже. «Он снится мне, — говорит Новоселич о своем друге. — Приятно видеть его во сне. «Эй, как ты? Как дела?» Но нужно смириться с потерей. Приходится скорбеть и выживать. Самоубийство — это тяжело. Это ведь отчасти как убийство. Ты ненавидишь убийцу, но это тот же человек, что и жертва».
Грол вырос в Вирджинии, ему было двадцать один, и он был шестым барабанщиком Nirvana, когда он присоединился к группе в 1990-м, как раз перед записью «Nevermind». Он называет «In Utero» «самой честной записью в своей жизни»: «В студии мы старались поймать ощутить себя как единое целое, как группа, и просто поймать момент. Не было ничего лишнего».
И все же Грол соглашается: «Когда слушаешь его голос, поющий некоторые из тех слов, это уже немного слишком».
«Это было очень тяжело, — говорит Новоселич в ответ на просьбу описать жизнь Nirvana в конце 1992 года. — Курт принимал много героина. Дэйв и я нет».
Кобейн попробовал героин еще подростком, к 1991 году у него была зависимость. Позже он оправдывал себя тем, что принимал героин, чтобы смягчить хронические боли в животе. «Я помню, как он в первый раз сказал мне об этом, — говорит Новоселич. — Я сказал ему: ты играешь с динамитом». Потом, в январе 1992 года, «Nevermind» занял первую строчку в чарте альбомов журнала Billboard. «Я не буду винить во всем наркотики, — говорит басист о хаосе в жизни Кобейна. — Но они были частью процесса».
«В 92-м происходило много всего, — подтверждает Грол и перечисляет: родилась Фрэнсис, Кобейн начал лечиться, его брак с Лав стал нефтяным месторождением для таблоидов. — Он словно шел по минному полю». Еще была новая музыка. Переизданный «In Utero» включает демо и записи с репетиций, проходивших в апреле и октябре 1992-го в Сиэтле, в том числе грубые инструментальные версии «Pennyroyal Tea», «Frances Farmer Will Have Her Revenge On Seattle» (выпад Кобейна в адрес моды на гранж, названный в честь страдавшей от психического расстройства кинодивы 30-х) и «Radio Friendly Unit Shifter» (насмешливая отсылка к его собственному успеху).
В январе 1993 года, выступая в Бразилии, Nirvana провели три дня в студии в Рио-де-Жанейро, записывая то, что Грол называет «долгой, путаной импровизацией, в которой Курт изливал в микрофон поток сознания». «Я знал, что это не станет следующей записью, но было приятно воссоединиться с группой, особенно между двумя стадионными концертами». Nirvana выпустили один из этих джемов, окрещенный «Gallons of Rubbing Alcohol Flow Through The Strip», на европейском издании «In Utero» в качестве бонус-трека.
Однако большая часть того, что Кобейн спел на «In Utero» — жалостливые вокальные мелодии и озорные, безжалостные разборы своих метаний, — прошла долгий период становления. «Dumb», «All Apologies» и «Pennyroyal Tea» были написаны еще в 1990 году — это ранние свидетельства увлечения Кобейна The Beatles и R.E.M. и его бесконечного самоанализа. Грол тогда жил в квартире Кобейна в Олимпии, штат Вашингтон. «Курт каждую ночь брал с собой в спальню гитару и блокнот, — говорит ударник. — Он сидел один, писал и играл. Мне кажется, ему это нравилось».
«Он приходил ко мне, — вспоминает Новоселич, — и, если у него появлялась идея, он уходил в угол и начинал над ней работать. Ему надо было ухватить ее, как будто он боялся ее потерять». Когда я спрашиваю его, принимал ли Кобейн героин во время сессий для «In Utero», басист отвечает: «Было непохоже. Он был в хорошем состоянии. Кричал во все горло. Когда он записал вокал для «Milk It», он потом долго не мог прийти в себя и на всех рычал».
Альбини, возглавлявший яростные трио Big Black и Rapeman, перед тем как сконцентрироваться на продюсировании, ни разу не был на концерте Nirvana и не особенно восторгался их предыдущими записями, когда в конце 1992-го согласился поработать с ними, поговорив с Кобейном по телефону. «Я не реагирую на всякие шоу-бизнес-штуки, — объясняет Стив. — Я чувствовал что-то такое в их предыдущих записях». Однако, говорит он, «они сформировались, играя панк-рок. Мы хорошо друг друга понимали в этом смысле. Я начал очень ценить их последовательность». Во время сессий Кобейн всегда носил с собой «блокнот, куда он записывал тексты и идеи по звучанию альбома. Когда он был готов записывать песню, он шел и записывал ее. Для него было важно сделать это, пока он не начал сомневаться».
В моей рецензии на «In Utero» для Rolling Stone я упомянул продюсерский стиль Альбини — «почти монотонный в его сжатой интенсивности» — как одну из лучших сторон альбома: «Слово «гранж» не описывает в полной мере этот восхитительный грохот». Однако однажды вечером, через какое-то время после того как Nirvana покинули Pachyderm, Кобейн позвонил Гэри Гершу, их художественному консультанту в Geffen, и спросил, что он думает о новом альбоме. Герш, который теперь занимается музыкальным менеджментом, вспоминает, что ответил Курту: «Я не на сто процентов уверен, что диск получился настолько чистым, как ты, по твоим словам, хотел. И если это действительно так, но продакшен в целом нормальный, почему бы не попровобовать что-то пересвести?»
Герш настаивает, что он никогда не был против работы Nirvana с Альбини. Кобейн, по его словам, был «поклонником самой разной музыки: записей Альбини, The Beatles, R.E.M., Slayer и Black Sabbath». Я имел в виду: «Добился ли ты того, что хотел? Или это скорее похоже на то, чего хотел Стив?»
«Курт был заинтересован в том, чтобы пробовать вещи, которые толкали его в новых направлениях, — говорит Герш. — Иногда эти вещи приносили больше новых вопросов, чем ответов».
Нерешительность Кобейна стала известна журналистам. Альбини все еще считает, что «лейблом было принято тактическое решение сделать меня козлом отпущения». Nirvana встретились со Скоттом Литтом в сиэтлской студии, чтобы сделать новые миксы «Heart-Shaped Box» и «All Apologies». «Ребята были немного вымотанные, — говорит продюсер. — Их немного замучал процесс».
Литт продолжил сотрудничество с группой и стал звукоинжереом на акустическом выступлении Nirvana на MTV в ноябре 1993 года. Он говорит, что «работать с Кобейном было как работать с Ленноном, это было то, как ты представлял себе The Beatles. Он говорил: «Дай мне еще немного развить эту гармонию». Он делал это, и это идеально вписывалось в запись. У него это было. Ему было нужно только, чтобы ты профессионально выполнял свою работу с другой стороны стекла».
В июне Грол и Новоселич воссоединились с Альбини в его чикагской студии Electrical Audio, чтобы пересвести весь альбом. Стив называет новую версию, включенную в переиздание, «альтернативной перспективой». Новоселич заявляет, что она «больше дышит». Кроме того, он говорит следующее: «In Utero» — моя любимая запись Nirvana. Мы оказались вровень с задачей. Вы слышите там всю группу. И это очень разнообразная запись. Мы не выжимали одну и ту же идею досуха. Этот альбом — свидетельство художественного видения Курта и того, насколько оно было сильным».
Затем Новоселич рассказывает историю о том, как сходил на концерт Ministry в конце 90-х. «Этот маленький придурок из одной из групп на разогреве заявил: «Да, я люблю музыку Nirvana, но теперь мне больше по душе более тяжелые вещи». Я подумал: «Слушай, ублюдок, ты никогда не услышишь ничего тяжелее».
Однажды днем, через несколько недель после выхода «In Utero», на моем рабочем столе зазвонил телефон. «Дэвид, — произнес глубокий грубоватый голос. — Это Курт».
Мы однажды встречались перед этим, тем летом в Нью-Йорке на вечеринке, устроенной лейблом для его друзей из группы Melvins. После выхода «In Utero» я прилагал все усилия, чтобы убедить Кобейна дать подробное интервью об альбоме, его группе и его жизни. У меня ничего не выходило — вместо этого кавер-стори о Nirvana появлялись в других изданиях, — до этого звонка. «Я обещаю, что мы это сделаем, — сказал Кобейн. — Я просто хочу подождать. Я не хочу говорить те же самые вещи, которые я говорил всем остальным».
Он сдержал это обещание, через неделю после начала осеннего тура Nirvana по США, поздней ночью, сразу после провального выступления в Чикаго. Звук тем вечером был ужасным, музыканты не сыграли «Teen Spirit», и толпа проводила их свистом. Однако, когда мы потом беседовали в номере, Курт был настроен дружелюбно и общительно, много шутил, не демонстрируя своей обычной раздражительности. «Я потешу свое самолюбие, заявив, что мы получше многих групп, которые сейчас выступают», — сказал Кобейн, ухмыляясь.
При этом он был озабочен. Хотя он очень гордился «In Utero» — «Мы очень тяжело работали, чтобы записать целый альбом лучших песен, на которые мы только способы», — этот диск был своего рода перепутьем. «Мы дошли до той точки, когда вещи начинают повторяться, — сказал Курт о характерном звучании Nirvana. — Больше некуда двигаться вперед, больше нечего ожидать».
«Мне тяжело это говорить, но я не уверен, что эта группа продержится больше пары альбомов, если мы не будем упорно экспериментировать, — продолжал Кобейн. — Я не хочу выпускать еще одну запись, которая будет звучать как последние три».
Он не дал себе шанса. Жизнь Кобейна после записи «In Utero» двигалась от сияющих высот — вроде «Unplugged», тихого, но смелого переосмысления его песен, которое Nirvana записали с одного дубля, как концерт, — до приближения к порогу гибели: прямо перед концертом в Нью-Йорке в июле 1993 года, у Курта была героиновая передозировка. Кобейн отправился в рехаб, чтобы подготовиться к осеннему туру, в ходе которого с Nirvana играла виолончелистка Лори Голдстон и второй гитарист, Пэт Смир, бывший участником одиозной лос-анджелесской панк-группы Germs. «Бывали дни, — рассказывает Грол, — когда Курт выходил на сцену улыбаясь и получал удовольствие. На следующий вечер он стоял перед двадцатью тысячами человек, совершенно этого не желая».
«Все было основано на одном человеке, на том, какое у него в тот день было настроение, — вспоминает Джим Мерлис, пресс-агент Nirvana в то время. — Когда ему было хорошо, была общая эйфория, как будто ты увернулся от пули». Мерлис стоял рядом с Куртом, когда тот звонил своей матери, Венди, сразу после записи «Unplugged». «Он был как ребенок: «Мам, ты ни за что не поверишь, что только что случилось».
«Курт мог быть угрюм и молчалив», — признает Смир, который все еще играет с Гролом в Foo Fighters. Однако он вспоминает свой разговор с Кобейном, состоявшийся в день 27-го дня рожденья фронтмена в Швейцарии, когда Nirvana колесили по Европе в начале 1994 года. «Мы говорили о том, как хорошо иметь друзей, рядом с которыми комфортно молчать. «Ты хочешь просто здесь посидеть и ничего не делать? Окей».
Есть один вопрос, на который Новоселич отказывается отвечать: о своем последнем разговоре с Кобейном. «Он был не очень хороший. Я не хочу это обсуждать». Он упоминает посещение «морга, чтобы увидеть его». «Это было ужасно, то что он с собой сделал».
К концу интервью Грол описывает, как он чувствовал себя, когда проснулся на следующее утро после того, как было обнаружено тело Кобейна. «Я спустился вниз и сделал себе кофе. И тут меня накрыло: «Курт мертв». Я был жив. А он ушел. Может быть, это самый важный момент в моей жизни, потому что все свелось к простому ощущению, что я жив».
«Мне потребовалось двадцать лет, чтобы дойти до той точки, в которой я сейчас нахожусь в эмоциональном плане, — продолжает Дэйв. — Я помню тот день, когда Курт вышел на сцену на стадионе в Бразилии, и на нем была футболка со словами «I hate myself and want to die». Зная его чувство юмора, все говорили: «Ты что, так нас разыгрываешь, что ли? Где ты это взял?» Он ответил: «Я ее сделал».
«Конечно, когда я сейчас об этом думаю, это разрывает мне сердце. Но что тут поделать?»
Вячеслав Тумаланов